Главный нарколог Минздрава: «Тестов на «синтетику» нет и в обозримом будущем не ожидается»
Добавлено: 07 июня 2017
Судя по обилию рекламы спайсов и других наркотиков на улицах и в интернете, «синтетика» стала частью нашей жизни. И хотя зависимость от «солей» и спайсов сложно выявить, наркологи умеют её лечить. Какой наркотик самый страшный и чем «синтетика» опаснее героина? Об этом и о многом другом мы поговорили с главным наркологом Минздрава, д.м.н. профессором Евгением Брюном.
текст: Елена Анатольева
Реклама как зеркало работы правоохранителей
— Евгений Алексеевич, на улицах снова вовсю рекламируют спайсы, в Москве не так много, а в городах Подмосковья надписи встречаются на каждом шагу. Наркомафия бессмертна?
— Пока есть спрос на наркотики, будет и предложение, которое, в свою очередь, формирует спрос. Такой порочный круг. Когда активность силовых ведомств возрастает, рекламы наркотиков становится меньше. Когда уменьшается, надписи на асфальте появляются снова. Минимизировать их – так задача стоит.
Тут ведь нужна еще активность гражданского общества. В разные годы в разных районах Москвы граждане, у которых дети были в рискованном возрасте, объединялись в группы и следили за тем, где что написано. Зачем ждать, когда придет полицейский, у которого других задач навалом? Можно просто взять кисточку и закрасить надпись. Это и будет личный вклад каждого в борьбу с наркотиками.
— А медицина может что-то предложить?
— Медицина занимается больными людьми. Ну и, естественно, профилактикой. Мы ходим в школы, в вузы, читаем лекции, обучаем родителей раннему выявлению потребителей наркотиков, тестируем. Это наша часть работы. Сейчас появились новые методики, и мы предлагаем родителям проводить генетические исследования детей. Мы уже умеем обнаруживать маркеры генетических рисков зависимого поведения, а потом даем рекомендации по воспитанию в соответствии с генетическими особенностями детей. Ведь вклад генетики в будущее зависимое поведение очень велик - 60-80%. Если человек уже начал употреблять наркотики – все, время упущено. Поэтому важно дать рекомендации родителям, как им себя вести, когда ребенку три-четыре года.
— К вам приводят детей в таком возрасте?
— Да, приводят. Родители должны знать, с какими особенностями своих детей они имеют дело. Есть разные системы воспитания: по Бенджамину Споку, когда зацеловывают детей и упускают собственно воспитание, по «Домострою» - и дети вырастают депрессивными и безынициативными, - а это тоже большой фактор риска по наркотикам. В каждом случае наш психолог дает определенные рекомендации в соответствии с маркерами, которые мы находим. Персонифицированная медицина – это мостик к персонифицированной педагогике. Мы этим занимаемся уже два года в Московском научно-практическом центре наркологии.
— И есть результаты?
— Об этом рано говорить. Эти дети еще маленькие, они не дожили до первых проб на наркотики. Результаты мы сможем представить через 10 лет.
Добровольное согласие
— В стране началось поголовное тестирование подростков на употребление наркотиков. По-вашему, это правильно?
— Я был одним из инициаторов этого.
— Но это же насилие над личностью!
— Это не насилие, а добровольно информированное согласие. Все подростки и их родители его подписывают.
— Часто они вынуждены это делать..
— Давайте перевернем эту ситуацию. Все люди, прикасающиеся к наркотикам, являются нарушителями закона, преступниками. Оборот наркотиков касается и потребителей тоже. Вот объяснить детям и родителям, что это преступление, с одной стороны, а с другой – выявить факторы риска, которые привели человека к потреблению наркотика, очень важно.
— Что происходит с теми, у кого вы находите признаки употребления наркотиков?
— Есть специальная методика структурированного интервью (это называется «социотерапевтическая интервенция»). Там много всяких аспектов, но в общих чертах это выглядит так: молодому человеку объясняют в индивидуальном порядке, почему этого делать нельзя.
Был такой показательный пример. В одном из вузов погиб студент от передозировки наркотиков, и ректор попросил нас всех студентов протестировать. Он включил административный ресурс, и все дружно к нам пошли. В этом вузе мы обнаружили 15% потребителей наркотиков. С каждым из них мы встречались, беседовали, и, кстати, ни одной утечки информации о них не было. А через год мы снова их всех проверили - стало только 2%. Вот так работает система.
Если пять лет назад мы выявляли среди старшеклассников примерно 10% потребителей наркотиков, то сейчас всего 3% – и это только в колледжах. По вузам примерно такая же картина. А в школах выявляем 0,3%.
— Это много или мало?
— Меньше, чем раньше. И намного меньше, чем, например, в США. С Америкой и Европой нас вообще нельзя равнять. У нас значительно менее напряженная обстановка по наркотикам.
— В каких российских регионах ситуация хуже всего?
— Там, где деньги, и наркотиков больше. Кроме Москвы – Москва относительно чистая территория. Потому что уже лет 15 мы тестируем здесь школьников, студентов, все время ведем профилактическую работу.
Нефтеносные, газоносные районы – самые неблагополучные. В Сибири уже почти нет героина, но там из Китая валом идет «синтетика».
Страшнее героина ничего нет
— Почему молодежь увлекается сейчас именно синтетическими наркотиками?
— Они дешевле, их проще достать. И существует проблема, которую мировое сообщество пока решить не может: нет тестов на «синтетику» и в обозримом будущем не ожидается. Каждый год по 50, по 100 новых формул появляется, догнать этот процесс невозможно. И протестировать на синтетические наркотики нельзя. Мы определяем потребителя по косвенным признакам. Как правило, «синтетика» употребляется с банальной коноплей. Поэтому мы знаем: есть конопля - точно есть и что-то другое. Мы можем определять амфетамины, галлюциногены, и, если появляется такая зацепка, мы понимаем, что там есть и «синтетика».
— Ладно, выявить сложно, а лечить-то последствия «синтетики» умеете?
— Там все то же самое. Это психозы, которые мы давно умеем лечить. Это соматические неврологические расстройства, которые мы тоже видим, и знаем, что с этим делать. Если механизм биохимии головного мозга сломан, лечение длительное. Наши пациенты иногда говорят: «Мы неизлечимо больные, мы выздоравливаем всю оставшуюся жизнь».
— Какие наркотики страшнее по воздействию?
— Страшнее героина ничего нет. Но у нас нет деления на более сильные или слабые наркотики. Это вопрос дозы. Все зависит от индивидуальной переносимости. Если у человека есть генетическая предрасположенность, он может даже от однократной пробы придти к заболеванию. Мы таких видим. А если нет предрасположенности, требуется достаточно длительное время употребления, чтобы сломать механизм биохимии головного мозга. Для конопли года два, для героина всего месяц. Беда в том, что синтетические наркотики легко передозируются, и тогда следуют перевозбуждение, психоз, смерть.
— Почему весь мир применяет метадоновую терапию, а у нас она категорически отрицается?
— Метадон – тяжелый опийный наркотик. Эта программа была предложена в США еще в 1960-х годах, и она была придумана для деклассированных наркоманов. Там просто здравоохранение иначе устроено, чем у нас. Если у больного нет страховки, семьи, работы, жилья, государство берет на себя какую-то минимальную оплату для поддержания его здоровья. Просто пересаживает на другой наркотик, который больной получает не от наркомафии, а законно. Но к лечению это не имеет никакого отношения. Подсчитано, что более 60% людей, получающих метадон, возвращается к уличным наркотикам, участвует в преступлениях. Так что эффективность такого метода иллюзорна.
У нас здравоохранение другое. Любому больному предлагается полный пакет медицинских услуг - от детоксикации до реабилитации. И все государство оплачивает. Наше лечение абсолютно доступно для населения.
Результат лечения неизвестен
— В каком возрасте обычно всё начинается?
— Как правило, первые пробы приходятся на 14-15 лет и, в основном, это мальчики. Мужское население всегда характеризовалось более рискованным поведением и с худшими последствиями.
— Чем отличаются женская и мужская наркомании?
— С точки зрения психопатологии они одинаковы. Но конечно, есть гендерное различие, определенные особенности. У женщин есть месячный цикл. Понятно, что он накладывает отпечаток на течение любого заболевания. И срывы у женщин чаще бывают именно в предменструальном периоде. Но потом месячные прекращаются, и болезнь протекает так же, как и у мужчины.
— А лечению они поддаются в одинаковой степени?
— В одинаковой. Если у больного есть доверие к врачу и желание избавиться от наркотиков, мы гарантируем успех. Но нужно понимать, что это хроническое заболевание, оно обязательно дает обострение как минимум дважды в год, и оно нуждается в перманентном лечении и реабилитации на протяжении, может быть, всей оставшейся жизни. К тому же, в наркологии сосредотачивается очень тяжелый контингент больных, наименее подверженных лечению - с отсутствием критики к собственному состоянию, с психозами. Так что есть свои особенности.
— У наркологов всегда есть хорошая «отмазка»: больной должен сам захотеть...
— Это не совсем так. Одним из главных наших методов является постоянное мотивирование больного (определенный прессинг), чтобы у него было как можно меньше возможностей уйти из программы. Есть сообщество анонимных наркоманов, которым мы поручаем сопровождать этих людей. И они их постоянно теребят, звонят, проверяют.
— В каком случае лечение считается успешным?
— Мы этого не знаем. Наши лучшие результаты нам вообще не известны. Они исчезают из нашего поля зрения.
— Не знаете, выздоровел человек или умер?
— Если умер, мы узнаем. Он у нас три года состоит на учете, и мы имеем обратную связь. ЗАГСы дают нам сведения о тех, кто умер – их не так много. Ряд пациентов бросает наркотики, пересаживается на алкоголь, снова к нам приходит. Одна зависимость сменяется другой – это очень часто происходит. Иногда меняют зависимость на работоголизм – и мы считаем, что это социально приемлемое поведение. Хотя от этого тоже умирают. В общем, все непросто.
— Как же оценить результаты вашего лечения?
— Только практикой. Если больной проходит лишь этап детоксикации («переломали-отпустили»), эффективность составляет 3%. Если еще психиатрическое лечение, как правило, медикаментозное, эффективность повышается до 15-18%. Если к этому добавляется третий этап, психотерапия, то до 30%. Плюс еще четвертый этап, реабилитация, а он длится неопределенно долго, - тогда бывает до 50% годовых ремиссий.
Тестирование учащихся школ на наркотики станет частью федеральной целевой программы по борьбе с наркоманией, заявил «Интерфаксу» директор ФСКН Виктор Иванов.
Говорят, следовать моде смешно, а не следовать глупо. Но когда речь заходит о моде на алкоголь и наркотики, становится не до смеха. Как ни назови пристрастие к алкоголю и тем более наркотикам – модой, вредной привычкой, зависимостью – ясно одно: прежде чем следовать таким «модным трендам», надо вспомнить о своем здоровье и десять раз подумать – а оно того стоит?
Каждый из нас хочет быть свободным. Но отстаивая «глобальные» свободы, мы не замечаем, как попадаем в зависимость от собственных слабостей и вредных привычек, которые постепенно разрушают не только здоровье, но и нашу личность, нашу жизнь. Свобода и зависимость – как гений и злодейство – «вещи несовместные».