В вашем браузере не включен Javascript
Напишите нам
Последнее обновление
26.03.2024, 21:16
Мы в соцсетях
  • ВКонтакте
  • Twitter
Метки статей
холестерин долголетие гены алкоголь рейтинг дети Роспотребнадзор инсульт инфаркт любовь курение смертность донор пищевое отравление здоровье лишний вес секс сердце зависимость активность фитнес здоровый образ жизни здравоохранение медицина спорт питание депрессия стресс права потребителей климат экология психология время вегетарианство медитация похудение профилактика рак общество работа лекарства ожирение старение экономика ДНК исследование ВИЧ/СПИД мужчины семья ВОЗ эпидемия память БАД грипп биоритмы вакцина демография статистика гипертония сахар болезни наука ОМС старость праздник донорство трансплантология аллергия генетика инфекция эксперимент закон телевидение медосмотр заболевания безопасность технология печень молоко сон еда фармацевтика права человека диета реклама туберкулез диабет зрение запах добавки простуда возраст родители онкология витамины иммунитет психика продолжительность жизни фальсификат ГМО культура диагностика лженаука оздоровление ценности образ жизни Минздрав ответственность антибиотики бактерии артрит суставы технологии здоровое питание ДМС образование мифы кожа эмоции политика новый год страхование погода смерть излучение беременность псевдонаука женщина давление скандал голодание боль анонс инновации эвтаназия инвалидность сосуды личность бессмертие волосы мозг фармкомпании анорексия история добро насилие история успеха стоматология благотворительность похудеть личная эффективность нравы неврология врачи социальная политика косметология красота самолечение психиатрия ложь аутизм антиоксиданты молодость позвоночник спина личный опыт переедание зубы рак груди крионирование школа солидарность обучение личная история кризис форум животные семейные ценности просвещение интеллект эмбарго коронавирус вакцинация
 
Обсуждаемые статьи
 
Популярные статьи

Доноры - детям

Фонд помощи хосписам

Волонтеры в помощь детям сиротам. Отказники.ру

Эстафета авторитетов. Каких врачей считают хорошими сами врачи?

Добавлено:

Пациенту не всегда просто определить, хороший врач его лечит или не очень. Зато от коллег-врачей непрофессионализм не спрячешь. По эстафете, от врача к врачу, шел журналист и нашел трех разных докторов, которых ему рекомендовали коллеги. Что же такое хороший врач и профессионал в глазах самих врачей?

«РР» каждый год проводит исследование «Самые авторитетные люди России», и каждый раз мы пытаемся объяснить, что же такое авторитеты. На этот раз мы решили воспользоваться еще и методом репортажа. И вот наша гипотеза: если мы начнем поиск с любого хорошего профессионала (например, классного врача), то обязательно через небольшое количество шагов найдем тех, кто пользуется уважением большинства коллег, то есть придем к настоящим авторитетам
Выбор первого действующего лица эстафеты авторитетов остается целиком на моей совести. По условиям игры мой герой, который должен подсказать мне имена пользующихся авторитетом врачей, сам останется безымянным. Я назову его доктором Немо. Он — точка отсчета, нулевая отметка. И в отношении доктора Немо все совпадения с реальными событиями и людьми прошу считать чистой случайностью.
Молодой и безымянный
Однажды к нему пришел лечиться местный мэр. Врач мэра вылечил, а в качестве строгой профилактической меры прописал пешие прогулки по заданному маршруту. Маршрут странным образом пролег по самым плохим дорогам их маленького городка. Мэру, таким образом, пришлось вплотную ознакомиться с состоянием местного дорожного хозяйства. Вскоре оздоровляющий эффект прогулок ощутил весь город — дорожки быстро пошли на поправку.
Приехав сюда из Москвы после института, он застал в больнице запах мочи и падающую с потолков штукатурку. Из необходимого оборудования был лишь старенький электрокардиограф. Как утверждает Немо, это обычная комплектация провинциальной больницы. Пять лет Немо собирал эхокардиографы, дефибрилляторы и прочее нужное больнице хозяйство. Что-то закупал местный минздрав, что-то дарили благодарные пациенты, с чем-то помогали старшие товарищи — врачи. Но зачем он вообще сюда приехал?
— Нигде в Москве нет такой роскоши — работать самостоятельно, — быстро и уверенно, с некоторым задором в голосе говорит Немо, помешивая кофе. — Неважно, молодой ты врач или старый. Чем больше клиника, тем больше людей одновременно принимают решение. В результате никто ни за что не отвечает, и мало-мальски сильный ход не может быть совершен в принципе. Ну, можно сказать, я хотел сам думать. Думать, принимать решения, действовать. А здесь как раз это было.
— А как же необходимое оборудование?
— И в Москве есть больницы, где ситуация примерно такая же, то есть просто ужасающая, — пожимает плечами Немо. — Но больницы нельзя мерить оборудованием. Во многих местах есть все на свете, но никто этим пользоваться не хочет или не умеет. Тут в соседнем городе в больнице тоже есть дефибриллятор, но им не пользуются вообще. Не знают как.
— А вы знаете?
— Естественно, — обижается Немо. — Чему-то в ординатуре научили, чему-то сам потом учился. Я заведующий отделением. Правда, я заведую сам собой. У меня подчиненных врачей нет.
— Это ваша первая работа после ординатуры?
— Ну да. Только про мой институт не спрашивайте, ладно? У меня уж очень негативные воспоминания остались. Не хочу.
— Почему?
— Да потому что плохое образование. Очень плохое. Везде, в любом меде настолько плохо, что человеку со стороны даже представить трудно. Понимаете, что такое хорошее образование? Если вы на Западе поступите в нормальную медицинскую школу, закончите резидентуру и будете просто делать то, что вам говорят, вы будете неплохим врачом. По крайней мере вы не будете делать ничего плохого. А у нас, если вы будете соответствовать среднему уровню, ну, то есть быть обычным рядовым врачом, вы будете делать очень много плохого. Лучше уходить из медицины, чем работать на нашем среднем уровне. Дело в том, что лечение — это же не просто так: больной пришел, ты его послушал, выписал лекарства по прописям и все. Понимаете, больным надо заниматься, надо решать его проблему. Так вот, у нас в большинстве случаев медицина решением проблем не занимается.
— То есть хороший врач начинается тогда, когда начинает реально решать проблемы реального пациента?
— Что такое хороший врач — это тоже не очень понятно, — постепенно раздражается доктор Немо. — Я, может, вовсе и не хороший врач, и вообще непонятно, зачем вы ко мне пришли. Я говорю про то, что медицина начинается с этого момента — с решения проблем. А у нас во многих больницах врачи ничего не делают вообще. Вы думаете, вот доктор ходит по палатам, осматривает больных — это он кого-то лечит? Ничего подобного. Он истории болезни пишет. На самом деле он не умеет ничего — ни УЗИ, ни дефибрилляцию, ничего!..
— Что вы считаете своей профессиональной победой?
— Ну, какие победы! Я так не умею, — ворчит доктор, — это работа и все. Ну… был один пациент со свиным гриппом. Он три недели у нас лежал на искусственной вентиляции легких. Ну, статистически это было невозможно, но как-то мы его вылечили…
Прошу доктора показать мне отделение — поднятое из руин руками самого Немо и нескольких десятков доброжелателей. На свежевымытом полу в коридоре лежит кусок бетона, явно упавший откуда-то сверху.
— А, это… — рассеянно реагирует Немо на мой вопрос, — это модернизация здравоохранения такая. У нас батареи меняют. Последний раз меняли ровно год назад. Батареи отличные. Теперь зачем-то снова меняют…
Входим в довольно большую светлую комнату. На тумбочках скромно расставлены приборы.
— Это у нас маленькая приемная. Здесь мы пациентов осматриваем. А вот аппарат УЗИ. Его минздрав местный купил.
— То есть деньги в государственной медицине все-таки есть? — вворачиваю я.
— Да, но используются как-то бестолково, — хмыкает Немо. — Нас же никто не спрашивает, что нам реально надо. Ну, например, кто-то решил в министерстве, что нам нужен новый аппарат УЗИ. Я им говорю: нам аппарат не нужен, нам к нему новый датчик нужен. Он стоит шестьдесят тысяч рублей. А сам аппарат — шесть миллионов. Мне говорят: нет, датчик — это сложно, мы вам новый аппарат купим. Но зачем?! Шесть миллионов, оказывается, потратить легче, чем шестьдесят тысяч. И так везде.
— Но это же безумие!
— Ну да, безумие, — спокойно отвечает Немо. — А вы спрашиваете, кто такой хороший врач. Не знаю. Наверное, просто нормальный человек. Тот, кто в этом безумии пытается сохранить нормальность.
— Назовите еще одного нормального, — вспоминаю я о цели своего визита. — Кого бы вы сами приняли за образец для подражания.
Сергей Александрович Абугов, кардио-хирург. Вот таким врачом я хотел бы быть. Он работает совсем в других условиях. Он в Москве, в большой клинике, большой начальник. Это сложное положение, но он ведет себя в нем так же, как я бы хотел вести себя в такой ситуации.
Харизматичный прагматик
Кардиохирурга Сергея Абугова коллеги назвывают авторитетным врачом.
Рентгенохирургия появилась в медицинском обиходе всего каких-то пятнадцать лет назад. Она позволяет осуществить то, что раньше приписывали только мифическим филиппинским магам, — проводить бескровные операции без разрезов. В Российском научном центре хирургии им. академика Б. В. Петровского (РНЦХ) Сергей Абугов заведует отделом рентгенохирургических методов диагностики и лечения. Абугов и его отдел лечат главный человеческий орган — сердце. Во время рентгенохирургической операции грудная клетка не вскрывается. Вмешательство ограничивается сосудами сердца, суженными спазмом или атеросклеротической бляшкой. Вся работа хирурга происходит там, внутри сосудов, при этом он ориентируется на изображение, которое проецируется на экран рентгеновского аппарата. В сущности, это то, что пафосно называется передовым краем медицинских технологий…
Крошечный кабинетик начальника отдела плотно облегает крупнотелого Сергея Александровича.
— Почему вы выбрали медицину?
— Мой отец медик, занимался сосудами. Очень харизматическая личность. У меня и вопроса не стояло, кем быть.
Начавшийся разговор прерывает скрип двери. На пороге появляется немая фигура седовласого старца в больничном халате. Абугов спокойно и быстро реагирует:
— Подождите, пожалуйста, я сейчас занят.
Старец молча с достоинством удаляется.
— А каково сейчас состояние медицинского образования? — продолжаю я.
— Я не знаю, как учат студентов. Но постдипломное образование становится все лучше и лучше. По-видимому, если человек хочет учиться, то вполне нормально учат.
— Это тяжело — сознавать, что от вас зависит жизнь? — Похоже, у меня откровенный перебор с пафосом. Абугов тут же отбивает мяч:
— Знаете, не надо героизировать медицину. Это такая же отрасль народного хозяйства, как и все остальные. Если мы будем говорить, что в хирурги идут только люди с железными нервами и не ниже двух метров роста, — ну, это же будет сюр какой-то. Вы же понимаете, что врач не постоянно думает: как бы мне больного спасти? Он делает работу. Эмоции только мешают. Остаются на плаву те, кто может абстрагироваться. Если с каждым больным выгорать, на следующего сил не останется.
— Но разве мысль о том, что ваш пациент — живой человек, не добавляет профессии… э-э… остроту?
— Желательно от этой остроты как можно дальше дистанцироваться. С самого начала, в институте еще, ты понимаешь, что ты работаешь с человеком. Это у всех всю жизнь подразумевается. У нас в отделении есть любимый девиз. Когда мы не можем решить, как поступить, мы говорим: давайте поступим по-человечески.
— Врач действует по схемам. Но разве личная воля врача не работает?
— Желательно, чтобы она работала как можно меньше. — Абугов совершенно не шутит, говорит быстро, без малейших колебаний. — Если это и заблуждение, то по крайней мере оно является моим искренним заблуждением: медицина должна быть не искусством, а ремеслом. Знаете, очень любят говорить о плохой американской медицине, которая вся на таблицах и схемах, и замечательной русской медицине, которая на школах. А я думаю, что в современном мире никакого понятия школы быть не может. Человек должен держать в голове схему. Это как в программировании: если число больше десяти, перейти к следующим действиям. Идеально для больного, когда медицина вообще не персонализирована. Только тогда она может стать качественнее. Больной не должен ждать, когда придет гений, который его вылечит. Каждый врач клиники должен уметь это сделать.
Открывается дверь. Входит доктор с каким-то вопросом. Абугов быстро сыплет профессиональными терминами — и посетитель удаляется. Видно, как за дверью на диванчике величественно восседает старик в халате. Абугов стремительно вскакивает и выходит в коридор.
— Я буду занят до девяти часов, — очень убедительно говорит он старцу. — Вам лучше обратиться к другому врачу.
— А я хочу к вам, — невозмутимо отвечает тот.
Доктор пожимает плечами и возвращается.
— Ну хорошо, вы в своем центре этими схемами владеете. А где-нибудь за Уралом? Насколько ваши технологии распространены?
— Очень распространены, — рубит Абугов. — Региональная медицина сейчас очень поднялась. По крайней мере в моей специальности. Когда я начинал, в России было, наверное, 10–15 учреждений, которые что-то делали в этой области. А теперь… Какая-нибудь Пенза — вот уж занюханное место было. В нашем деле там был почти полный ноль. Неплохие врачи были, но без финансирования они ничего сделать не могли. Но когда в Пензе построили федеральный сердечно-сосудистый центр, они в первый же год сделали три тысячи операций. Во второй год больше. В третий год еще больше. В Астрахани, в Красноярске та же история.
— А почему это вы не ругаетесь? — подозрительно спрашиваю я.
— А это общее место, — парирует Абугов. — Об этом вы можете услышать от любого доктора. Да, у нас масса проблем. Но со мной по этому поводу нет смысла общаться. Я в профессии с 82-го года. За это время я пережил столько правительств, столько исторических эпох и вообще столько всего пережил, что… Не было у меня ни зарплаты, ни оборудования, не было ничего. По сравнению с теми временами мы находимся в таком шоколаде, что мне и ругаться-то не хочется. Поводов для ругани масса. Но зачем?
— Коррупция существует в медицине? — подсказываю я.
Но Абугова и этим не смутить.
— Медицина — это одна из отраслей народного хозяйства, — напоминает он. — В ней есть все, что есть везде. Что вы подразумеваете под коррупцией? Благодарят ли врача? Это сложный аспект. Наши больные лежат здесь бесплатно, по квотам от государства. Если больной после операции приносит конверт с деньгами, я оказываюсь в сложном психологическом положении. Понятно, что зарплата наших врачей не гигантская. Мягко говоря. Если люди настаивают, да, мы берем. Но вся помощь пациенту оказывается бесплатно. Если бы я узнал, что кто-то из моих сотрудников говорит больному, что, чтобы лечь к нам, надо заплатить какие-то деньги, этот человек был бы уволен в ту же секунду. Вымогательства не потерплю никогда.
— Харизма у врача — это хорошо или плохо?
Абугов разводит руками:
— Встречаются сомнительные случаи. Плохо, когда харизмой начинают пользоваться. Ну, вы понимаете, да? Больной приходит к очень гипнотическому врачу, а тот ему так убедительно говорит: надо срочно делать операцию. А на самом деле никакой операции делать не надо. Такое тоже бывает. Вот такого гипнотизма я побаиваюсь. Есть алгоритмы. Если человек жалуется на то-то и на то-то, надо сделать то-то и то-то. Все. Почему я, собственно говоря, всегда стою за таблицы и схемы. А харизма — это все потом.
— Но ведь тот человек за дверью хочет только к вам, — напоминаю я.
— Ну, — Абугов строго поднимает брови, — я ведь тоже харизматичный. Я его оперировал. Теперь он хочет поговорить, спросить, как ему жить дальше. Все это ему уже десять раз сказали, но он все равно хочет поговорить. Я поговорю, конечно. Это нормально.
— Кого из коллег вы могли бы назвать авторитетом для себя?
Абугов, кажется, это уже обдумал и говорит без запинки:
Владимира Ивановича Ганюкова. Это хирург из центра сердечно-сосудистой хирургии в Кемерове…
— В Кемерове?!
— Ну да. А вы думали, врачи только в Москве? Володька — это такой человек… Селфмейкер. Всю жизнь преодолевал обстоятельства, которые были против него. Он кардиолог по образованию. Потом сам начал изучать рентгенохирургию. Он — один из основателей профессии…
Фанат-профессионал
Врач Владимир Ганюков
Звоню в Кемерово, где доктор медицинских наук Ганюков заведует лабораторией интервенционных методов диагностики и лечения атеросклероза.
— А вам кто про меня рассказал? — осторожно спрашивает он.
Называю имя Абугова.
— Это лестно, — подумав, говорит Ганюков, — спасибо ему. Я в специальности 25 лет, и, сколько себя помню, Абугов всегда был лучшим. Лучший лектор, крайне грамотный специалист. Но у Абугова еще одно качество есть, которое не у всех москвичей бывает, — полное отсутствие чувства превосходства перед своими коллегами. Всегда на равных со всеми. Это же тоже важно, правда?
— Правда. А есть разница между провинциальной и столичной медициной?
— Сейчас разница между медициной Москвы и Кемерова зависит от трех вещей: от энтузиастов, которые здесь работают, от руководителя, который должен это все организовать, и от понимающих властей. Вот в Новосибирске хорошая кардиологическая служба до сих пор не организована. А в Кемерове она есть. Почему? Хорошие врачи, профессионалы есть и там и там. Но в Кемерове есть руководитель, который доказал всем отделам здравоохранения на всех уровнях, что такая структура должна быть.
— То есть высокотехнологичная медицина в регионах вполне возможна?
— Ну конечно! А вы как думали! Мы получили сейчас современное оборудование, возможность повышать профессиональный уровень, ездить на конференции. Раньше все это было исключительно у москвичей. Сейчас это доступно всем, кто работает на местах.
— А врачам это интересно?
— Конечно! — восклицает Ганюков. — Я по образованию кардиолог. Десять лет работал в кардиореанимации. Старался совершенствоваться, ездил, читал, изучал смежные профессии, рентгенологию, много всего, что совершенно не нужно кардиологу. Я точно знал, что единственный путь — это тонкотехнологические вмешательства.
Пафос доктора Ганюкова требует комментариев. Про национальную программу «Здоровье» слышали все. В отличие от «Доступного жилья», «Здоровье» таки в стране заработало. Главный успех программы — в области борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Инсульты и инфаркты — это примерно треть смертей в России, то есть миллион человек ежегодно. Начиная с 2008 года по всей стране стали возводить так называемые сосудистые центры, которые должны быть встроены в единую телекоммуникационную систему. Помощь при инфаркте нужно успеть оказать в течение шести часов, при инсульте — девяти. Для жителей регионов наличие или отсутствие этих центров в буквальном смысле вопрос жизни и смерти. А региональных врачей появление центров освобождает от векового комплекса неполноценности перед москвичами. Для них это возможность выйти на уровень мировых технологий.
— Собственно говоря, рентгенохирургии всего 15 лет, — продолжает Ганюков. — А перспективы у нее огромные. Ну, представьте себе, что предпочтет пациент, если у него будет выбор между многочасовой операцией под общим наркозом, после которой останется шов от шеи до пупа, и примерно сорокаминутной операцией рентгенохирургическими методами без наркоза и без разреза? По-моему, ответ очевиден. Мы входим в сосудистое русло человека в определенных точках и движемся к поврежденному участку сердечной артерии. Внутри сосудов нет болевых рецепторов, поэтому продвижение инструментов по ним безболезненно. Вся операция может занимать минут двадцать. Никакого наркоза, только местная анестезия для входа в сосуд…
— А каков сейчас статус врача? — я пытаюсь добавить в разговор свою ложку дегтя.
— Знаете, я не люблю слово «медики», — невпопад отвечает доктор. — Оно как-то так звучит… Словно медицина — это такая сфера услуг, что-то вроде магазина. А я тогда просто продавец. Но это же совсем не так. Медицина — это искусство. И я счастлив оттого, что у меня есть работа, в которой я чувствую себя профессионалом. Я счастлив, что умею находить правильные пути.
— Что вы считаете своей победой?
Владимир Ганюков берет паузу.
— Первая коронарография, — почти шепотом выдыхает он. — Это такая процедура, когда в сосуды сердца вводятся так называемые рентгеноконтрастные вещества. Когда сосуды ими наполняются, они становятся видны под рентгеном. И если на них есть изъяны, мы можем их увидеть. Вот такое диагностическое исследование мы провели впервые в 1996 году. Нас этому никто не учил. Мы сами. Ездили по центрам, смотрели на операции, читали, учились. Понимаете, мы сами это сделали.
— А ваше поражение?
Доктор Ганюков задумывается.
— Не знаю, — наконец говорит он. — Поражение ли это? Скорее, сожаление. Да, самое большое сожаление в моей жизни. Видите ли, мы лет десять создавали в Новосибирске очень сильный коллектив специалистов в нашей области. И мы его создали. Но несколько лет назад мы практически перестали получать финансирование. Работы почти прекратились. Мне пришлось уйти. Просто для того чтобы сохранить профессионализм. Я тогда и уехал в Кемерово. Оставил в Новосибирске родителей, дочь, друзей. Это было сложное решение.
Похоже, для Ганюкова врач — это фанат-профессионал. Но я все-таки уточняю.
— Так кто же такой хороший врач?
— Это сложный вопрос, — доктор снова надолго задумывается. — Наверное, это тот, кто никогда не сделает пациенту плохого. Для этого нужно быть очень хорошим профессионалом и еще чистоплотным человеком. Знаете, сейчас фармацевтические фирмы часто обращаются к врачам с просьбой рекламировать их лекарства. Врачи от этого дивиденды какие-то получают. Так вот, если врач предпочитает выписывать именно это лекарство, а не то, которое лучше подходит в данном случае, вот тогда он нечистоплотен. Это мы сейчас об отрицательных вещах говорим. А они всегда виднее, чем положительные. Но подавляющее большинство врачей работают как надо.
Мне нужно еще одно имя.
— Кого из ваших коллег вы назвали бы самым авторитетным для вас?
— А можно назвать просто очень хорошего врача? Только он не очень знаменитый.
— Можно.
— Тогда я назову своего старого друга Юрченко Юрия Борисовича. Он заведует поликлиникой при Институте ядерной физики в новосибирском Академгородке. Прекрасный врач. Настоящий.
Обычный доктор
По мнению коллег, Юрий Юрченко - очень хороший врач.
Юрий Борисович быстро поднимает трубку. Слышу тихий, слегка надтреснутый голос немолодого и доброго человека. Объясняю ситуацию. Говорю, кто назвал его имя.
— Спасибо Володе, — тихо и смущенно посмеиваясь, говорит доктор Юрченко, — это для меня честь. Я бы тоже его назвал…
Прошу рассказать о себе.
— Я врач, терапевт и рентгенолог, заведую маленькой поликлиникой, — раздумчиво рассказывает Юрченко. — Лет мне 56, заканчивал я Новосибирский медицинский институт. Тогда после института было жесткое распределение, помните? И я поехал в деревню Чистоозерное. Это под Новосибирском, райцентр. Шесть лет проработал там заместителем главного врача. Получил специализацию по рентгенологии. Я никогда не жалел о том времени. И профессионально там было все правильно, и люди хорошие. А потом появилась необходимость руководить вот этой поликлиникой. Она тогда существовала как здравпункт. Ну, я ее расширил и превратил в настоящую поликлинику. Вот, работаю здесь с 86-го года.
— Бывают разные типы врачей. Одни строгие, могут и наорать. Другие внимательные. Одни стараются не вмешивать пациента во врачебные тонкости, другие, наоборот, все объясняют. Вы какой?
— Знаете, один из моих пациентов как-то мне сказал, что во мне он увидел врача европейского типа, — улыбается в трубку доктор Юрченко. — Я подумал, что он, в общем, прав. Я с пациентом стараюсь сотрудничать. То есть я делаю так, что человеку вместе со мной приходится брать ответственность за лечение. Я описываю ситуацию, возможные варианты лечения. И потом мы как бы вместе решаем, что делать. Тут всякие сложности бывают. Еще в советские времена встречались такие настроения… лечиться считалось слабостью, что ли. Вот вчера был такой орел, а теперь надо пить таблетки. Бывает, что я сижу и часами объясняю, зачем это нужно. Но, наверное, это правильно. Конечно, не всегда получается достучаться. Иногда приходится и поругаться. Люди очень разные.
— А врачи? Как отличить хорошего от плохого?
— Знаете, я думал над этим вопросом. Хороший врач все-таки тот, кого предпочитают пациенты. В конечном итоге все равно выбор остается за людьми. Люди просто по опыту должны знать, что этот врач компетентен, что ему можно доверять, что он все правильно сделает.
— Врача преследует чувство вины за смерть пациента?
— Да, конечно, — говорит Юрченко, — всякая реанимация, закончившаяся печально, оставляет сомнения: а вдруг, если бы еще поработали, человек бы остался? У каждого врача есть неприятные воспоминания. И угрызения совести есть…
— Какая у вас зарплата? — решительно меняю я тему.
— Со всеми надбавками 30 тысяч, — честно отвечает Юрченко. — Это не ставка, конечно.
— Знаете, я так и не могу понять: умирает наша медицина или не умирает? Когда приходишь в районную поликлинику в Москве и видишь там дикую очередь, то вроде бы умирает. А когда оказываешься в каких-нибудь специализированных центрах, то вроде бы и не умирает.
— Вы в этот вопрос вкладываете максималистский подход, — оживляется Юрченко. — Что значит умирает? Медицина — это такая система, которую трудно убить. Она, конечно, не умирает. Сейчас есть даже отдельные поводы для радости, распространение высоких технологий например. Я помню, когда начинал здесь работать, мне удалось съездить на международную выставку медицинской техники в Москве. Я там испытал культурный шок. Боже мой, что происходит в мире и как мы от этого отстали! Я был уверен, что мы никогда до этого уровня не дойдем. А теперь я могу сказать, что ошибался. Сейчас это все у нас появляется практически без задержек. Нужно еще сказать, что немножко помогла программа государственных квот. Да, люди реально смогли получить высокотехнологичную помощь бесплатно. На этом оптимистическую часть можно и завершить.
— А пессимистическая будет?
— Да, конечно, — усмехается Юрченко, — куда же без нее. В остальном мы влачим жалкое существование. Низкая зарплата, некомпетентное руководство — это все как было, так и есть. И это, наверное, никуда не денется. Что об этом говорить? Деться некуда, а работать мешает ужасно. Директивы, которыми регулируется наша медицина, видимо, производятся на свет очень некомпетентными людьми, слабо представляющими себе возможность их исполнения. Эти люди в каком-то своем мифологическом пространстве пребывают. Вот последний приказ вышел о профилактических осмотрах. Его исполнить нельзя. Как мы будем жить с нового года, не знаю. С оборудованием тоже все не слава богу. Да, средства выделяются. Но конкурсы на это оборудование происходят где-то наверху. Все получают все одинаковое и далеко не всегда удачное. Люди лишены возможности выбирать. Это же нехорошо, правда?
«Да, — думаю я, — получается, что прав был молодой доктор Немо. Хороший врач — это тот, кто пытается сохранить нормальность на территории безумия и при этом остаться профессионалом».
 
фверхнее фото: ksl.com
фото врачей: "Русский репортер"
Версия для печати

Метки статьи: здравоохранение, медицина

Комментарии:

Читайте также:

В этом году рак вышел на первое место в списке основных убийц человечества. Одна из основных причин его роста – загрязнение окружающей среды. Но в России вопросы экологии и честная медицинская статистика мало кого волнует, пишет в своем блоге эколог Алексей Яблоков.

Больницы и клиники обяжут страховать ответственность перед пациентами. Компенсация за причинение им инвалидности составит 500 тыс руб., а за умершего пациента медучреждение заплатит два миллиона руб.
 

Каждому пятому россиянину не хватает денег на покупку необходимых лекарств, больше половины жителей страны оценивают расходы на их покупку как существенные для своего бюджета, свидетельствуют данные опроса ВЦИОМ.