«Если можно было вот так вот убить Мариуса – можно все остальное»
Добавлено: 12 февраля 2014
Зоологи Копенгагена умертвили здорового 18-месячного жирафа Мариуса, после чего он был расчленен, а его мясо на глазах у детей было скормлено львам. Писатель Сергей Шаргунов ждет беды.
Все – мы лошади. А сегодня всяк — еще и жираф из зоопарка в Копенгагене. Говорят, хоть он и был здоров, ему не повезло с родителями. Чуть ли не продолжение песни Высоцкого про жирафа и антилопу. Но все совсем не смешно.
В детских сказках животные непременно личности, все говорят по-человечьи: от мышки до медведя. Я помню, что когда первый раз привел своего Ваню в зоопарк (ему было четыре), он заговаривал с каждым из зверей, как будто попал в сказку. Как будто они были ему равными, тоже детьми.
Кто-то уже возражает: а охота? Но ведь одно дело: дикого медведя в чащобе — взрослый дядя, а другое дело дрессированного мишку выведут на арену цирка, умертвят и расчленят. Вообразили?
В природе ребенка – болезненная жалость, через край. Помню, одна девочка, осознав, что ей дали за обедом кролика, вдруг зарыдала и отказывалась его есть. Помню, сам в дачном своем детстве так пожалел кроликов у соседки, что открыл им клетки, и они разбежались.
И вот на глазах у специально собранных детей, специально собранных (о, сновиденческая антиутопия!) убили их доброго друга – высившегося над ними. Друга. Доброго. А как иначе могут смотреть на него детские глаза?
Сказочного, прекрасного, пленного.
Расчленили и скормили львам, конечно, набросившимся на свежее мясо. Против этой казни были протесты датского общества. Видимо, недостаточно внушительные, так что все рационально. И главное, зачем пропадать эффектному зрелищу для пытливой детворы, заодно анатомию жирафа изучат, да и мясу зачем пропадать? И к чему все эти химеры – стыда, например, или жалости?
Это я не про то, что мы добрее. В России всего хватает. Но жестокость у нас – это все-таки или тупая дичь, или азартное беснование, но редко – рацио. Однажды в деревне на моих глазах спившийся мужик дал своей неюной дочери слепых котят, которых она швырнула в печку. Сонные лица зомби. Поначалу я так обомлел, что даже не успел ничего сделать. Но чем они отличались от тех взрослых холеных горожан, которые притащили своих чад смотреть на казнь восемнадцатимесячного Мариуса? В избе – одуревшие и мутные, в зоопарке – рассудительные, с четкой аргументацией, а безумие общее на всех.
Мир не стал добрее и лучше после двадцатого века, унесшего море жизней. Люди другими не стали. Узнав о судьбе жирафа, хочется сказать: «Жди беды», и в этом не столько мистическое чувство, сколько та самая рациональность. Уж простите за пафос: если можно было вот так вот убить Мариуса – можно все остальное.
Изысканный призрак бродит по Европе, и всюду, и везде, и возле озера Чад… Зловещий. Оранжево-огненный.
Трудно представить, где бы могли пересечься пути известного кинорежиссера, матери-героини из Киева, ночами пишущей стихи, и активистов борьбы за трезвость, не будь премии «На благо мира». Её жюри из миллионов юзеров оценивает творчество лишь по одному критерию, меняет ли оно мир к лучшему? О премии и первых победителях рассказывает президент Благотворительного фонда «На благо мира» Александр Усанин.
Треть россиян называют утрату нравственных ценностей одной из главных угроз для будущего страны. Но экономического кризиса мы боимся все же больше, сообщает ВЦИОМ.
Самая большая беда отечественной медицины — и советской, и постсоветской — состоит не в недофинансированности, не в плохой технической оснащённости и даже не в скверной подготовке кадров всех уровней. Главная беда — в принятом подходе к лечению, считает выпускник мединститута, а ныне Интернет-деятель Антон Носик.